Шабнак-Адыр бродит по улицам города, словно бацилла бежит по жилам
После всех-всех автобусов, поездов и джипов я-таки оказываюсь в Дарджилинге: посреди ночи, на абсолютно пустых улицах, наполненных только туманом, холодом и голодными собаками. Не мешкая, начинаю познавать местную зиму без отопления и горячей воды: каждую ночь натягиваю свитер, куртку, шапку, залезаю под четыре пледа и давлюсь медовым 75-процентным бренди. Становится тепло настолько, что можно уснуть. На несколько дней выпадаю из жизни, сдавая в далекую московскую типографию один из проектов, радостно привыкая к новому горному пейзажу и греясь о систему охлаждения ноутбука. Потом потихоньку начинаю выползать из города: гималайская природа, канатная дорога, чайные плантации, рассвет на Тигровом холме, утренняя пуджа в залитом светом монастыре, где нет никого, кроме семи монахов и меня. Их мантры отличаются от тех, что я слышала в Ладакхе. Может быть, когда-нибудь я и буду разбираться в них, но сейчас мне просто нравится пропускать через себя вибрацию их голосов и чувствовать, как разум становится прозрачным и легким. Звуковой наркотик, да-да. После я делю с ними завтрак и разговоры. Вернувшись в город и осознав, что хочу прийти в этот монастырь снова на следующие пуджи, пытаюсь отыскать его на карте и расспрашиваю о нем людей, но все пожимают плечами - слишком уж много монастырей в округе, чтобы найти какой-то конкретный и тем более без опознавательных знаков. Что ж, что-то найдено, что-то потеряно.
В один из дней совершенно незнакомый парень на улице, увидев меня, вдруг останавливается, вынимает наушники и радостно кричит: «Мисс, у меня для вас отличные новости! Бог любит Вас!» Не могу придумать ничего лучше, как рассмеяться и ответить в стиле Хана Соло: «I know». В этот же день в течение двух с половиной минут принято решение собирать рюкзак и ехать в соседний Калимпонг. Почему бы и нет? Он по вертикали на километр ближе к морю, там намного теплее и там есть храм Кали. Тем более бренди закончился, покупать еще одну бутылку этой гадости не хочется, а без него выживать в Дарджилинге в это время трудно. Сменив за два часа одни горы на другие, я пытаюсь дозвониться Анилу, одному из своих новых тибетских друзей, подхваченных на пути Калькутта-Силигури, он пытается выбить из меня название гэст-хауса, связь обрывается, с телефонами творится какое-то колдунство. Ладно, бывает. Я выхожу в город, покупаю карту и направляюсь по дороге к Кали. Конечно же, через минут десять я встречаю на своем пути Анила, бродящего по городу и ищущего меня. Никто даже не удивляется. Он приводит меня в Кали Мандир, я звоню в колокол, сажусь на ковер перед входом в святилище, киваю брамину и нахожу то, чего не могла найти в Калькутте: вот она, здесь, рядом со мной, вокруг меня, внутри меня - бесконечный черный космос, могучая сила перемен. Черное лицо, золотые брови, красные ладони. Анил говорит, что ему страшно смотреть на неё, мне же легко, и свободно, и радостно, и кружит голову. Ну здравствуй, я приехала к тебе аж из Москвы, вот же дурища, правда?
Не хотелось бы, чтобы это выглядело религиозным бредом, но вот оно – имя, просто одно имя для многих и многих вещей, происходящих со и вокруг меня. В этом, может быть, и есть что-то от религии: пытаться облечь непостижимое в человеческую форму и дать ему имя – так слабому человеческому умишку легче постигать происходящее. Выводы можно будет сделать только когда это закончится, а пока я просто наслаждаюсь своей новой жизнью в Калимпонге: живу в маленькой комнатке на самой крыше, как Карлсон, и каждое утро, открывая дверь и ступая на эту самую крышу, я вижу дымку над Гималаями и понимаю, что это будет очередной прекрасный день. Чистя зубы в раковине на самом краю, наблюдаю, как внизу просыпается город и начинается матч на футбольном поле. Совершаю набеги на храм Кали, улыбаясь уже знакомым браминам, и сижу около неё, потеряв счет времени. В памяти всплывают лица, все те лица, что приходили в мою жизнь и меняли её вместе со мной. Боже мой, сколько же следов мы успели понаоставлять внутри друг друга: и грязных, и чистых, и тысячи других, не поддающихся окраске ни в белые, ни в черные цвета. Я пролистываю дни, месяцы, годы и хочу, чтобы все эти люди были счастливы – и они будут, это знание непоколебимо. Иногда я захожу в местный буддийский монастырь послушать мантры и попробовать перерисовать в блокнот многочисленные рисунки со стен: демоны, бодхисатвы, много-много лиц одной Тары, завораживающая тантра. Конечно же, постоянно работаю, оставаясь удавом даже тогда, когда купленный в Калькутте модем выдает волшебную скорость в 1 кб/с. Каждый вечер приходит Анил поинтересоваться, жива ли я еще. Я притаскиваю из комнаты плед, и мы снова и снова стоим на краю крыши, греем руки чаем и смотрим, как в городе постепенно заканчивается электричество. И в этом совершенно нет какого-то романтического подтекста – под каким бы углом не пыталась посмотреть. Нет, рядом со мной действительно стоит живое воплощение буддизма, искренне желающее мне помочь. Он делится своей философией жизни, я – своим её отсутствием, в итоге в воздухе как всегда витает ни с чем ни сравнимое удовольствие от столкновения с чем-то новым и непривычным. Я тот еще психолог, но конкретно в этом случае очень близка к тому, чтобы поверить: он помогает людям, не тая даже на уровне подсознания это обязательное и неизбывное «смотрите, какой я хороший и сколько всего делаю, полюбите же меня, пожалуйста» – и как у меня так получается натыкаться на людей, которых хочется поставить в музей и бесплатно раздавать билеты, только ради бога придите, посмотрите, прочувствуйте.
Город давно уже накрыт холодом и туманом, я как обычно не могу до конца осознать, где я, с кем я и зачем я. Но это не важно, я уже обучилась искусству идти вперед, не задумываясь: чтобы ни происходило, так нужно. Иногда возникает вопрос: кого благодарить за все эти встречи и за все эти города? Непонятно, но очень хочется. Я везде чужая, приезжая, непотребно свечу своей даже после Камбоджи белой рожей то там, то тут, но в каждом новом месте я чувствую, будто вернулась домой. Я, конечно же, ясно вижу, что это не рай и не сказка: грязь, пыль, упадок (как и везде в Индии), пытающиеся дозвониться до драгдиллера подростки на одной из дорог, мутные типы с мутными же глазами, возникающие на улицах после наступления темноты...
Но. Эти горы в тумане, и моя собственная крыша над городом, и красные ладони Кали, и мантры, и обжигающе горячие момо в незаметной кафешке на два столика, и попытки разбить на крыше кокос (ошметки летят вниз, прямо на проходящую процессию непальских христиан, наяривающих молитвы на баяне) и «Как же это так произошло, что мы стали тем, кем стали?» - вот он, мой Калимпонг, мой мир, моя новая короткая жизнь, моя новая очередная зарубка и отметина..
В один из дней совершенно незнакомый парень на улице, увидев меня, вдруг останавливается, вынимает наушники и радостно кричит: «Мисс, у меня для вас отличные новости! Бог любит Вас!» Не могу придумать ничего лучше, как рассмеяться и ответить в стиле Хана Соло: «I know». В этот же день в течение двух с половиной минут принято решение собирать рюкзак и ехать в соседний Калимпонг. Почему бы и нет? Он по вертикали на километр ближе к морю, там намного теплее и там есть храм Кали. Тем более бренди закончился, покупать еще одну бутылку этой гадости не хочется, а без него выживать в Дарджилинге в это время трудно. Сменив за два часа одни горы на другие, я пытаюсь дозвониться Анилу, одному из своих новых тибетских друзей, подхваченных на пути Калькутта-Силигури, он пытается выбить из меня название гэст-хауса, связь обрывается, с телефонами творится какое-то колдунство. Ладно, бывает. Я выхожу в город, покупаю карту и направляюсь по дороге к Кали. Конечно же, через минут десять я встречаю на своем пути Анила, бродящего по городу и ищущего меня. Никто даже не удивляется. Он приводит меня в Кали Мандир, я звоню в колокол, сажусь на ковер перед входом в святилище, киваю брамину и нахожу то, чего не могла найти в Калькутте: вот она, здесь, рядом со мной, вокруг меня, внутри меня - бесконечный черный космос, могучая сила перемен. Черное лицо, золотые брови, красные ладони. Анил говорит, что ему страшно смотреть на неё, мне же легко, и свободно, и радостно, и кружит голову. Ну здравствуй, я приехала к тебе аж из Москвы, вот же дурища, правда?
Не хотелось бы, чтобы это выглядело религиозным бредом, но вот оно – имя, просто одно имя для многих и многих вещей, происходящих со и вокруг меня. В этом, может быть, и есть что-то от религии: пытаться облечь непостижимое в человеческую форму и дать ему имя – так слабому человеческому умишку легче постигать происходящее. Выводы можно будет сделать только когда это закончится, а пока я просто наслаждаюсь своей новой жизнью в Калимпонге: живу в маленькой комнатке на самой крыше, как Карлсон, и каждое утро, открывая дверь и ступая на эту самую крышу, я вижу дымку над Гималаями и понимаю, что это будет очередной прекрасный день. Чистя зубы в раковине на самом краю, наблюдаю, как внизу просыпается город и начинается матч на футбольном поле. Совершаю набеги на храм Кали, улыбаясь уже знакомым браминам, и сижу около неё, потеряв счет времени. В памяти всплывают лица, все те лица, что приходили в мою жизнь и меняли её вместе со мной. Боже мой, сколько же следов мы успели понаоставлять внутри друг друга: и грязных, и чистых, и тысячи других, не поддающихся окраске ни в белые, ни в черные цвета. Я пролистываю дни, месяцы, годы и хочу, чтобы все эти люди были счастливы – и они будут, это знание непоколебимо. Иногда я захожу в местный буддийский монастырь послушать мантры и попробовать перерисовать в блокнот многочисленные рисунки со стен: демоны, бодхисатвы, много-много лиц одной Тары, завораживающая тантра. Конечно же, постоянно работаю, оставаясь удавом даже тогда, когда купленный в Калькутте модем выдает волшебную скорость в 1 кб/с. Каждый вечер приходит Анил поинтересоваться, жива ли я еще. Я притаскиваю из комнаты плед, и мы снова и снова стоим на краю крыши, греем руки чаем и смотрим, как в городе постепенно заканчивается электричество. И в этом совершенно нет какого-то романтического подтекста – под каким бы углом не пыталась посмотреть. Нет, рядом со мной действительно стоит живое воплощение буддизма, искренне желающее мне помочь. Он делится своей философией жизни, я – своим её отсутствием, в итоге в воздухе как всегда витает ни с чем ни сравнимое удовольствие от столкновения с чем-то новым и непривычным. Я тот еще психолог, но конкретно в этом случае очень близка к тому, чтобы поверить: он помогает людям, не тая даже на уровне подсознания это обязательное и неизбывное «смотрите, какой я хороший и сколько всего делаю, полюбите же меня, пожалуйста» – и как у меня так получается натыкаться на людей, которых хочется поставить в музей и бесплатно раздавать билеты, только ради бога придите, посмотрите, прочувствуйте.
Город давно уже накрыт холодом и туманом, я как обычно не могу до конца осознать, где я, с кем я и зачем я. Но это не важно, я уже обучилась искусству идти вперед, не задумываясь: чтобы ни происходило, так нужно. Иногда возникает вопрос: кого благодарить за все эти встречи и за все эти города? Непонятно, но очень хочется. Я везде чужая, приезжая, непотребно свечу своей даже после Камбоджи белой рожей то там, то тут, но в каждом новом месте я чувствую, будто вернулась домой. Я, конечно же, ясно вижу, что это не рай и не сказка: грязь, пыль, упадок (как и везде в Индии), пытающиеся дозвониться до драгдиллера подростки на одной из дорог, мутные типы с мутными же глазами, возникающие на улицах после наступления темноты...
Но. Эти горы в тумане, и моя собственная крыша над городом, и красные ладони Кали, и мантры, и обжигающе горячие момо в незаметной кафешке на два столика, и попытки разбить на крыше кокос (ошметки летят вниз, прямо на проходящую процессию непальских христиан, наяривающих молитвы на баяне) и «Как же это так произошло, что мы стали тем, кем стали?» - вот он, мой Калимпонг, мой мир, моя новая короткая жизнь, моя новая очередная зарубка и отметина..
-
-
19.12.2012 в 00:39А на каком языке ты разговариваешь со всеми случайными и неслучайными знакомыми?..
-
-
19.12.2012 в 08:54-
-
19.12.2012 в 19:15-
-
19.12.2012 в 19:55