[Fatalis]

Моё больное одиночество сказало "Ша!" и я открыла страницу Ворда, чтобы это повторить, но... либо я разучилась переводиться на бумагу, либо просто состояние такое. Все как-то блекло...

Последняя свеча

…Какая это ночь? Третья, пятая? Может быть, их было уже под тридцать, а мы все так же сидим и не поднимаем глаз? Я держу твою руку, потому что в маленькой затхлой комнате абсолютно темно и твоя рука является единственным материальным предметом в этом мире зыбких и неправдоподобных вещей.

Электричество не работает уже очень давно, последняя свеча догорела два часа назад, а света от звезд мы не видим, потому что окна покрыты слоем черной краски и занавешены плотными серо-зелеными шторами. Ты старался, я знаю. Еще много-много дней назад, когда это случилось впервые, ты весь вечер, закусив губу, водил по стеклам широкой кисточкой, а я отрешенно оттирала капли краски с пола.

Мы думали, это поможет и поэтому с наступлением ночи даже чуть-чуть повесели.

Мы думали, что черная краска и серо-зеленые шторы спасут нас от кошмаров, но это было не так.

И, как только стрелки часов перевалили за отметку «десять», мы даже вздрогнули, когда это началось снова…



…Я знала, что они пришли за мной и только за мной. Что ты им не нужен, и даже если бы ты сам вышел к ним навстречу, они бы лишь окинули тебя холодным презрительным взглядом и отшвырнули прочь со своей дороги. Им была нужна только я и это было слышно в каждом их завывании, в каждом стуке скрюченных пальцев по стеклу, в каждом провале раззявленного бесформенного рта.

Они были не так уж страшны, но появлялись каждую ночь и изменяли наш мир. Мой мир.

Все, что было помимо этих жутких ночей, отошло на второй план. Утро, работа, друзья и снег отлетели куда-то далеко и надолго, и перестали казаться реальными. Реальны были только эти ночи и больше ничего.



…Мы не спали, потому что спать под эти вопли было невозможно. Они были негромкими, но тоскливыми настолько, что даже вино не спасало от слез, которые лились даже тогда, когда в организме, казалось, не осталось больше жидкости. Я не понимала, как это может быть, но сквозь плотную ткань и слой краски я видела эти бесформенные черные тени. Ты, конечно же, не знал, кто это. Но мне все казалось, что сквозь злобную пустую тень просвечивают Красота и Небо, а за бесконечными красными щелями еще можно было видеть их кроткие и печальные глаза. Кто сотворил с ними это безумие, я не знала, но что-то подсказывало, что это был естественный процесс и так же естественно они приходили все эти ночи за мной, чтобы забрать в пугающий асфальт и швырнуть прямо в раскаленное вещество земного ядра. Мне казалось, они хотели чтобы я чувствовала то же самое, что чувствовали и они, когда чья-то жестокая воля уродовала их лица и обливала грязью белые одежды.



…Моя маленькая комната расширилась до бесконечности, когда погасла эта самая последняя свеча и самая последняя наша книга сгорела, отдавая то единственное, что могла: свой свет. Теперь было не о чем беспокоиться и не о чем думать, потому что света теперь не добыть. Нигде.



…а ты что-то поешь. Твой голос не заглушает тоскливые вопли, но мне становится легче. Я пытаюсь найти твое лицо, но рука все проваливается в пустоту, а ты успокаивающе пожимаешь её, и я понимаю, что, пока ты со мной, стекло, покрытое черной краской, не треснет, а шторы не порвутся и дадут глянуть мне в глаза изуродованных бестий.



Мы еще долго так сидим. И я почти застываю подобно Будде, отрешившись от всего земного, кроме твоей руки.

Всего лишь дождаться утра, когда можно будет выспаться, чтобы встретить следующий кошмар, и встретить его с новыми силами.

Хорошо бы купить еще свечей, но их в Городе не осталось, как не осталось лампочек и электриков. Все остальные лишь пожимают плечами и бегут домой, чтобы успеть встретить свой персональный кошмар во всеоружии.

Всеоружия, как я подозреваю, нет ни у кого.

Но совершенно нет сил думать о ком-то другом, когда твой мир сужается до размеров крохотной комнатки с одним единственным окном, залитым черной краской.

Хорошо, что ты со мной. Ведь при очередном приступе страха я уже не ловлю пустоту, задыхаясь от дрожи, а жмусь к твоей руке, которая так восхитительна тепла и жива.



…Кто ты такой? Я не знаю ответа, но ты появился, закрасил окно черной краской и стал держать меня за руку, защищая от воплей за окном.

Я никогда не видела тебя утром, при дневном свете, потому что ты все время куда-то уходишь, едва первый солнечный луч отгонит от окна бесформенные тени, а моя голова касается подушки. А потом, когда резко темнеет и раздаются вопли, ты вдруг внезапно появляешься по эту сторону от входной двери и спешишь в комнату, не снимая ботинок.

Я никогда не возражаю, потому что, даже не видя твоего лица, я знаю, что ты друг. И что ты им совершенно, абсолютно не нужен. И тем более, я тааак давно не мыла полы…



…Это трудно не заметить, но в углах комнаты, как и в уголках моих глаз, появилась паутина. И прядут её все те же скрюченные пальцы, что и царапают стекло. Не знаю, как они смогли проникнуть внутрь, но, наверно, на стекле остался маленький не закрашенный кусочек… или в шторе оказалась маленькая дырочка, через которую могут проникнуть отнюдь не только солнечные лучи…



…Я знала, что когда-нибудь это случится.

Что вопли станут громче, а стекло в один момент не выдержит и треснет.

Но я не думала, что это настанет всего лишь через два часа после того, как догорит Последняя Свеча.

Как же страшно.



Воздух как был затхлым, так им и остался.

Казалось бы, ночь.

Казалось бы, холодный ветер.

Но нет, только вопли становятся из тоскливых торжествующими.



И вот мне становится страшно настолько, что я сжимаю твою руку, но не чувствую абсолютно никакого ответа. Я подобно канатоходцу карабкаюсь выше, пытаясь нащупать локоть, но запястье все никак не кончается, а тоненькие, почти незаметные волоски поднимаются и, подобно копьям, не дают руке скользнуть выше.

Я в ужасе шепчу твое имя, но ты не откликаешься и рука твоя как будто холодеет. Я не верю, потому что точно знаю: пришли не за тобой. Ты лишь последний якорь, который держит меня в этой комнате и они просто не посмели бы прикоснуться к тебе своими скрюченными пальцами.

Я хочу встать с этого чертового дивана, но вдруг понимаю, что лучше остаться на нем, потому что если я встану, я просто шагну в пустоту: и письменный стол напротив, и книжный шкаф справа отодвинулись несоизмеримо далеко, куда-то в пугающую черную глубину. Пол, наверно, тоже уже не здесь.

Я подобно слепому котенку тыкаюсь и носом, и руками, но не могу найти абсолютно ничего материального. Кажется, даже дивана подо мной больше не существует.

Тогда я вновь возвращаюсь к твоей руке и тяну её на себя. Она легко поддается, как будто бы резиновая…



… а вопли все громче и громче. Еще чуть-чуть - и скрюченные пальцы бестий коснутся моих волос. Наверно, это было бы больше неприятно, чем больно, но однозначно это был бы конец.



Наконец мне удалось. Я потянула особенно сильно, бесконечное запястье кончилось, уступив место сначала локтю, потом плечу, а потом… я вдруг увидела твое лицо.



…ну да, небо когда-то было зеленым. Я утверждаю это без малейших сомнений, потому что именно под этим небом я и появилась на свет.

Свет был ярким, как сотни тысяч свечей… нет, он был ярче, но я не могу подобрать подходящего сравнения, потому что свечи – это единственное, с чем я могла его сравнивать, когда пришлось этим заниматься.

И дело даже и не в том, что я помню миг своего рождения. Я знаю, это нестирающееся клеймо стоит на многих.

Дело в том, что и в те далекие времена… и даже в те, которые я не могу охватить своим скудным взглядом… в общем, не было способа проиграть вернее, чем привести своего врага к себе в дом.



…я смотрела в твои глаза и в одном видела разъяренную Красоту, а в другом – Небо с ниточкой слюны, вытекающей из бесформенной пасти.

Ты улыбался.

«Нас больше нет» - сказал ты и я знала, что нас действительно больше нет, потому что больше не было здесь никого, кто бы мог сказать, что мы есть.

«Пошли отсюда» - сказал ты и мы пошли.

Твоя рука вновь потеплела, а я с любопытством выглядывала из-за твоей спины и видела, что в моем маленьком Городе вновь дали электричество, что между домами снуют маленькие усатые электрики, что осторожно высовываются из окон все те, кто еще не понял, что их больше нет, и что за письменным столом сидит и допивает наше вино Страх с моим лицом и твоими руками…